Русский
English
«Вначале было слово?»
Чтобы понять Хантера Стоктона Томпсона, нужно проникнуться тем, что есть «Гонзо». Ныне этот термин представляет целое направление в журналистике и даже внесен в Оксфордский словарь, а появился он в далеком 70-м, когда в журнале Scanlan’s Monthly (благополучно закрытом по политическим причинам) вышла заметка молодого Хантера «Дерби в Кентукки упадочно и порочно». Предполагалось, что эта статья расскажет о скачках, проходящих в Луисвилле, однако, в ней не было ни слова о лошадях. Сотканная из обрывочных записей, написанных в угарном опьянении, она содержала острые, хлесткие, провокационные выражения, разоблачающие портрет американской действительности:
Впервые репортер оказывается не бесстрастным свидетелем событий, а самым непосредственным их участником. О Хантере скажут:
Так появилось слово. У него множество переводов и каждый будет в точку: безумный, чокнутый, сумасшедший, эксцентричный… Но чтобы действительно понять, что есть «Гонзо», нужно проникнуться тем, как жил Хантер Стоктон Томпсон.
Гонзо-журналисту не суждено соблюдать бюджет командировочных расходов – он купит на последние деньги издателя крепкой травы и возьмет напрокат машину с откидным верхом. Он пришлет то, что можно хотя бы условно назвать материалом, в последнюю минуту, вызвав скачок артериального давления у редактора, который так и не успеет внести правки в то, что потом будет жадно читать вся страна.
Гонзо-журналистика – это работа с большой долей соучастия, в которой нет понятия «не для протокола». Трезвый точный репортаж и безудержная фантазия переплетаются в ней так, что отличить правду от лжи категорически невозможно. Лучший репортер журнала Rolling Stone – так назовут Хантера Томпсона, публикуя его рок-н-ролльный «бред в хаотическом порядке».
Он не придумывал новости – он создавал их. Его сенсации распространялись с радиоактивной скоростью. Чем нелепей и невероятней была новость – тем скорее в нее верили, будь то скабрезный слух, что кандидат в президенты принимает странный африканский наркотик, или горькая правда о вьетнамской войне Никсона. В консервативном, полном шаблонов и стереотипов обществе он стал глотком свежего и запретного воздуха с легким привкусом виски и Dunhill.
«Гонзо-патриотизм: Власть фриков»
«Власть фриков в горах» – первая статья Хантера в журнале Rolling Stone, с которой и начался сложный и затяжной роман с этим изданием. В конце шестидесятых он ввязался в предвыборную гонку и не в какую-нибудь, а в окружные шерифы. «Власть фриков» – так назвалась партия выбритого налысо долговязого психа, обещающего молодежи легализовать марихуану. Дети Кена Кизи и Тимоти Лири не могли не пойти за таким. Хантеру не хватило всего 500 голосов, чтобы переименовать Аспен в «Город Жирдяев». Начавшись с эпатажной затеи, гонка по-настоящему вовлекла его в мир политики.
К ней, как и ко всему остальному, Хантер относился с юношеским максимализмом. Он близко принимал события, в которых участвовал, деля мир на добро и зло, подонков, которым следует «надрать задницы», и благородных героев-неудачников. Работая с политиками, которых сам себе выбирал, он становился их рупором – самым громким и выразительным.
Он открыто ненавидел нацизм, жестокость, расовое неравенство и Ричарда Никсона. Настоящий гонзо-патриот, который знает американскую конституцию наизусть, но нарушает законы местного и федерального масштаба так же часто, как заказывает пиво в очередном захудалом баре. Во взрослом мире политических обозревателей Хантеру прощалось все.
Гонзо-творчество – это две сумки диких идей, семьдесят пять скабрезных шуточек, пять гнусных фактов, солонка с дырочками, полная вибрирующей ненависти, и целый межгалактический парад планет всякой нечисти, бреда, любви и отвращения…, а также кварта таланта, кварта безумия, ящик Будвайзера, пинта черного юмора и две дюжины скотского сумасбродства отчаянного мечтателя.
В поисках идей и работы в 60-е невостребованный в Америке Хантер Томпсон уезжает в Пуэрто-Рико. Там он пишет сразу в несколько местных газет, работает сторожем и создает свой первый настоящий роман «Ромовый дневник». Только издадут его гораздо позже, в 99-м, когда имя писателя будет известно каждому американцу, а потом и экранизируют. В «Ромовом дневнике» есть лирика и тонкость языка, но уже присутствует гонзо-росток – плотный и пористый, как бутон пейота.
Мечтая стать настоящим писателем, Хантер оттачивает стиль, снова и снова перепечатывая на старой машинке «Великого Гэтсби» Фицжеральда и «Прощай, оружие!» старины Хэма. Он создает свой собственный, неповторимый способ сочинительства.
Хантер был не только великолепным изобретателем историй, но и чутким наблюдателем – а это, возможно, одно из главных оружий писателя. Вернувшись в Соединенные Штаты, он почти год колесит по стране с теми, от кого большинство предпочло держаться подальше – с бандой рокеров, густо пропахших наркотиками и насилием. И вот, «джин выпущен из бутылки». В свет выходит книга «Ангелы Ада», а о Хантере С. Томпсоне по-настоящему говорят. Его истории шокируют, его слова ревут сотней моторов, его стиль обретает форму и звенит ветром в ушах, его мысли зернистой дорожной пылью скрипят на безупречной эмали голливудской улыбки. Феномен Гонзо растет.
Спустя четыре года, осенью 1971-го публикуется «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» – беспрецедентное путешествие по долине летучих мышей с багажником, напоминающим нарколабораторию, в поисках «американской мечты». На арену выступает альтер-эго писателя – персонаж Рауль Дюк окончательно стирает все границы между автором и читателем. Книга производит фурор, а история становится культовой, как и образ жизни самого Хантера. Гонзо обретает не только стиль, но и голос, походку, запах и даже имя. Многие статьи того времени Хантер будет подписывать именно этим именем.
Между тем, политика никогда не отпускала Хантера Томпсона. Во время участия в предвыборной кампании Макговерна появляется «Страх и ненависть в ходе избирательной кампании’72». За ней последует «Проклятие Гавайев», «Поколение свиней», «Большая охота на акул». Каждая книга – отъявленное хулиганство, отборный юмор, глобальное презрение к консервативным американским ценностям и бездна человеческой трагедии. Хантер Томпсон целится в главное заблуждение семидесятников – веру в то, что кто-то или что-то поддерживает свет в конце тоннеля. Он по буквам воздвигает памятник своему поколению.
Рауль Дюк вытесняет самого Хантера – где бы ни появился Томпсон, теперь он не участник событий, он и есть информационный повод. Это сковывает его в работе и в творчестве, он пишет реже и меньше, чаще остается на своей «Совиной ферме» в Вуди Крик, пьет с друзьями, стреляет по банкам, выращивает морозостойких павлинов. О Хантере говорят, как об изжившем себя писателе, его критикуют, напоминая каждый раз об успехе семидесятых.
Муза гонзо, как и положено фрику, не похожа на длинноволосую блондинку с ангельским личиком, полным порока и восторга, хотя, безусловно, именно такие его и окружали. Что действительно вызывает параноидальную одержимость – скорость, ощущение разлетающихся при лобовом столкновении с ветром мыслей.
Тотальная психоделика – это всего лишь еще одна линза из целого калейдоскопа, имеющегося в его арсенале, которую он предложит своему читателю: можно надеть розовые очки луисвилльского торчка или фасеточную сетчатку гигантской стрекозы с 28 тысячами глазков.
Гонзо – это поиск, и движение должно быть непрерывным: обрывки мыслей, люди, потоки информации – все служит материалом для конструирования нового дизайна мышления. Нужно только держать диктофон наготове, или черкать салфетки, чеки, гостиничные обои, мятые двадцатидолларовые купюры, только не останавливаться. Поймал волну – пиши:
«Футбольный сезон окончен»
20 февраля 2005 года на «Совиной ферме» в Вуди Крик раздастся выстрел:
Эпоха гонзо окончена, но памятник Хантеру Томпсону стоит 153 футовым многоточием в виде шестипалого кулака с зажатым в ладони цветком пейота. Он спроектировал его еще при жизни. Предполагалось, что 150 футовый монумент будет стоять в Вуди Крик, а прах развеет пушечный залп сквозь этот гигантский кулак. Джонни Депп, организующий похороны друга, построил монумент на три фута выше, потому что высота статуи Свободы 151 фут, но настоящая свобода он – Хантер Стоктон Томпсон.
