Синий — синего — синему

Синий цвет мало кого раздражает. Цвет холода, льда, глубины, ночи, воды, теней на снегу. В дизайне синий стал одним из самых распространенных цветов. Неизвестно, в чём секрет этой притягательности, может быть, в долгой памяти народов, может, — в биологических связях, в психологии. В колыбели западной цивилизации — на востоке в Междуречье и в Египте — синий цвет символизировал воду, которая так ценилась, когда вокруг тысячи километров песка и высушенной чёрствой земли. Отрывая глаза от палящего зноем песка, человек проваливался в свежесть и чистоту синего неба. Там было всё, чего не было на земле: боги, бессмертие, неподвластные людям силы.

Так синий стал символом божественного мира, знаком жизни. В Древнем Египте синий минерал лазурит был дороже драгоценных камней, алмазов, рубинов, изумрудов. Ранние христианские мозаики выкладывались ярко-синей смальтой.

Синий — цвет пространства, не имеющего границ. Море и небо во взгляде человека бесконечны, неизмеримы, абстрактны сами по себе. Василий Кандинский писал о синем, как цвете глубины и покоя. Чем темнее цвет, тем сильнее он зовёт человека в бесконечное. Синий — это цвет, дающий покой, усиливающий сосредоточенность. Как раз во времена Кандинского художники посчитали, что искусство требует обновления, и оно — в освобождении цвета. То есть цвет это не символ духа, не символ Бога, неба или жизни. Синий это просто синий, он должен воздействовать на зрителя без отсылки к значениям, за несколько тысячелетий наросшим на цвета и вещи как мох на камень. Среди прочих за освобождение цвета взялся Анри Матисс. Его картины «Танец» и «Музыка», заказанные московским купцом Щукиным в 1910 году, вызвали у публики страшное отвращение, что сильно пошатнуло равновесие художника.

Плоскость в десять квадратных метров, залитая тремя цветами, обрушивала на зрителя всю силу синего, зелёного и красного. Несмотря на сходство с христианскими мозаиками, где зелень обозначала траву, а синева — небеса, работы Матисса были об открытом цвете, не ограниченном формой и линей. И хотя за мастером закрепилась слава самого позитивного художника XX столетия, в этих картинах полно агрессии, которую содержит в себе открытый цвет. Огромная красочная поверхность захватывает зрителя и давит на нервы. Долгое созерцание такой картины фактически невозможно.

Через много лет, когда Матисс уже не мог работать за мольбертом с кистями и красками, он создавал коллажи из цветной бумаги и рисовал гуашью, сидя в постели. Его многочисленные опыты с красным, зелёным, оранжевым, жёлтым остались в прошлом и главное место занял синий, как в работе «Синяя обнажённая» (1952).

Синий цвет противостоит плоскости бумаги. Тело создано не только линией, которая очерчивает голову, закинутую руку и сплетённые ноги. Чем дольше мы смотрим, тем резче кажется граница белого и синего, тем объёмнее фигура, а цвет глубже в самых узких частях рук, ног.

В более ранней работе, наоборот, синий обступает фигуру стремительно падающего вниз Икара, сжимает тело с боков, выталкивает его вперёд, на зрителя. В этих работах-вырезках, по признанию самого художника, он нашёл гармонию и равновесие, которые искал долгие годы.

Если у Матисса цвет работает во взаимодействии с линией, то Ив Кляйн полагается исключительно на сплошное красочное поле, равномерно заполняющее поверхность холста. Художник совместно с химико-фармацевтической компанией Rhone-Poulenc разрабатывает в 1960 году интенсивный ярко-синий цвет, запатентованный под названием International Klein Blue или IKB. На картинах Кляйна нет высокоэнергетического соединения чёткой линии и глубокого синего цвета. Его искусство — это стена краски, противостоящая зрителю.

Со временем Кляйн вносит разнообразие, изменяя фактуру поверхности, распределяя по холсту шероховатости, выпуклости и пузыри, но растекающийся по поверхности полотен синий цвет заставляет окунуться с головой в глубину, которая доступна только нашим глазам. Кляйн указывает на то, что сам цвет может быть главной частью произведения искусства. По сути, для него цвет и есть искусство.

Сюрреалист Хуан Миро, который всю жизнь прожил под жарким испанским солнцем, смотрел на природу и живые существа сквозь призму сна и бессознательного. Его синий цвет — цвет темнеющего вечернего неба, который обещает ночь и сновидения. Ещё в 1925 году Миро на одном пустом холсте поставил в правом углу светло-синее пятно и подписал: «Это цвет моих снов». Проходя взглядом вглубь его работ «Синий I», «Синий II» и «Синий III», мы уходим в сон Миро. Что отличает его синий от цвета Матисса или Кляйна, так это деликатность, свет и ненавязчивая яркость. В светло-синем небе сновидений Миро нет порядка, которому бы подчинялось сознание, мысль здесь перетекает в свободном движении от идеи к идее, от образа к образу.

Абстрактный экспрессионизм исследовал все возможные цвета спектра, заливая ими гигантские полотна во всю стену. От самого интенсивного кроваво-красного и беспокоящего жёлтого до расширяющегося фиолетового. Барнетт Ньюман пытался выразить противостояние бесконечного пространства и конечного тела, бесформенного и конкретного.

Его белая линия, рассекающая тёмную поверхность, показывает точку отсчёта, ориентир. Это возможность для зрителя «войти» в необъятное, занять место, а не только созерцать бесконечную синеву как нечто отстранённое и непостижимое.

Через 50 лет после всех этих опытов художников-модернистов с бесконечностью, снами, глубиной, объёмом и космосом Джефф Кунс создаёт гипсовые копии античных скульптур. На каждую статую он помещает ярко-синий зеркальный шар в самом неожиданном месте. Такие шары распространены в американских садах, их ставят на постаменты, «сажают» в кусты. Как и садовые гномы, они призваны украшать придомовой участок. Кунс соединяет в одном предмете классическое наследие античного искусства, массовый вкус и все эксперименты XX века с синим цветом. Тем самым, кажется, он ставит точку в погоне за выражением невыразимого, в исследовании глубины и бесконечности.

Человек наделяет цвета и вещи смыслами, значениями. Сначала одним, потом другим и так далее. Значения наслаиваются друг на друга и отдаляют нас всё дальше от первоначальной идеи, замысла. Мы проводим большую работу, чтобы расшифровать знаки, пытаясь найти нечто достоверное. Мы отменяем все смыслы, строим новые религии, придумываем новые значения и затем опять их разрушаем, чтобы сказать: перед нами просто вещь, она ничего не значит. Давая толчок к новым размышлениям.