У него за плечами номинация на World Press Photo, участие в проекте «Один день из жизни Советского Союза» и десятки выставок по всей Европе. Иванов – единственный корреспондент, присутствовавший на подписании Беловежского соглашения в Вискулях. Скоро ему исполняется семьдесят пять, он работает фотокорреспондентом в белорусской газете «Культура» и уверен, что лучший его снимок – ещё впереди.
Я начал экспериментировать с фотографией в детстве, и эти первые опыты никогда не забуду. Фотокорреспондентом Агентства Печати “Новости” стал довольно рано – в двадцать шесть. Нелегко было работать. Тогда на этой ниве трудились, как правило, немолодые уже участники Великой Отечественной войны, которые вернулись из Германии с трофейными фотоаппаратами, и только поэтому стали корреспондентами. Их снимки не отличались мастерством и художественностью, и общего языка мы найти не могли.
Очень просто прославиться, сделав фото Хемингуэя или Высоцкого. А я гоняюсь за характерами простых людей. Если вы снимете летающую тарелку, пусть даже какой-нибудь камерой-обскурой, вы победите, но это будет всего лишь случайность. Искусство фотографии – это умение превратить случайности в закономерности.
История одного снимка
В 1987 году издательство Collins Publishes задумало проект «Один день из жизни Советского Союза»: собрать сотню лучших фотографов на планете и с их помощью создать фотокнигу из кадров, сделанных в один день на территории СССР. Пройдя строжайший отбор, в этот список попал и Юрий Иванов. 15 мая 1987 года пятьдесят восемь зарубежных и сорок два советских фотографа распределились по городам и республикам. Иванову достался Минск. Он едет на производственный комбинат «Ткани», просит собрать ткачих, найти двух лысых мужчин в костюмах, поставить высокую лестницу и поменять перегоревшие лампочки в потолке цеха – снимок уже давно придуман им, остаётся только снять. Все его просьбы выполняются, на роли лысых мужчин идеально подходят главный инженер и директор комбината. Иванов собирает всех в кучу и делает снимок «Летучка», принесший ему мировую славу. В том же 1987 году «Летучка» номинирована на World Press Photo, а в 1990 году фотографию признают лучшим кадром прошедшего десятилетия. «Летучка» потрясла людей визуально и сюжетно. Визуально она сочетает ритмичность форменных платков ткачих и дисгармонию, вносимую в композицию платком иного цвета в глубине кадра. С точки зрения сюжета поражает сочетание коммунистического звучания и демократичности происходящего на фотографии.
За рубежом спрашивали: “Неужели в СССР проходят такие производственные совещания, где подчинённые рассказывают о своих проблемах руководству в беседе на равных?” Я лукавил – отвечал, что так и есть. Но, конечно, ничего подобного не было, во всяком случае, на том конкретном предприятии. Перед съёмкой женщины смущались, и я долго пытался заставить их заговорить с директором хоть о чём-нибудь. Это была постановка от начала и до конца.
Дискуссия о возможности использования постановки в деятельности фотокорреспондента стара, как и само ремесло. Документалисты сходятся в том, что необходимо разделять «правду факта» и «правду жизни». Разница между этими понятиями значительна: «правда факта» — это запечатление конкретной ситуации, тогда как «правда жизни» — это фиксация некой суперреальности, то есть искусственное построение максимально типичного и жизненного обстоятельства.
Владимир Лагранж сделал свой знаменитый снимок с
рабочими, идущими сквозь пыль. И это была постановка. Но кадр получился таким пронзительным и завораживающим, что рассказал о быте этих рабочих гораздо больше сухого факта. Фотография должна быть социальной – уметь рассказывать истории, вместе с тем, фотография – это вид искусства. С некоторых снимков позже ваяют памятники, а некоторые даже помогают людям получить гуманитарную помощь. В этом смысле мне всегда был очень близок девиз Агентства Печати “Новости”: “Информация на благо Мира”. А просто нажать на кнопку может даже луноход. Однако лишь человек может привезти такой снимок с Луны, чтобы у людей замерло сердце.
Возможности фотографов в советский период были безграничны. Я мог прийти в горисполком и сказать: “Давайте подожжём дом”? И мне выделяли дом, который шёл под снос, чтобы я запечатлел, как работают пожарные.
Для осуществления идеи кадра “БелАЗ в Минске” я договорился с огромным количеством людей. Я заинтересовал директора завода БелАЗ, заказал машину с телескопической вышкой для съёмки с верхней точки. Пришлось поднимать троллейбусные провода, иначе самосвал зацепил бы их. Я обратился в ГАИ, чтобы предоставили красивого милиционера. Детский садик нашёл рядом с перекрёстком, который изображён на фото. Я спросил, есть ли в детском саду деревянные БелАЗики. Их не оказалось, но я знал, на какой фабрике игрушек делают такие машинки. Я стоял на телескопической вышке посреди дороги, все наготове: милиционер, дети, провода, игрушки…. В тот день не приехал главный герой снимка — БелАЗ. Сломался. Через несколько дней машину починили. И снова все наготове. Детей подняли с тихого часа, дали им автомобильчики. Они посадили туда своих кукол и начали ходить по перекрёстку. Я придумал этот кадр, и, кажется, получилось неплохо.
В преддверии Олимпиады-80 Иванову пришла в голову идея сделать серию снимков живого медведя в Москве, включая посещение недостроенных олимпийских объектов. Он получил разрешения во всех инстанциях и осуществил задуманное. Фотографии разлетелись по всему миру, укрепив, должно быть, мнение западного обывателя о свободном перемещении медведей по улицам СССР.
Можно было бы просто сфотографировать: вот – стройка, вот – цех, вот – конвейер. Но фотография должна цеплять, а для этого нужно немного фантазии. Помнится, у Расула Гамзатова есть стихотворение про джигита. Там говорится о том, что путь джигита – преодоление. Восхождение на гору, потом спуск, затем небольшое равнинное пространство, но впереди уже снова виднеется гора. А если нет горы впереди? Тогда настоящий джигит должен сам создать себе эту гору! Вот я и создаю каждый раз. На гонораре это никак не отражается, но так интереснее жить.
В любом фотографическом действии можно найти момент, единственный момент, в который необходимо нажать на кнопку. Не думаю, что можно научить чувствовать такой момент. Я не верю в обучение. Я верю в генетику.
Часто мне снится, что у меня крадут всю аппаратуру. Я просыпаюсь в ужасе и, сообразив, что это был всего лишь сон, улыбаюсь.
В России и Белоруссии существует проблема – дефицит хорошей фотокритики. Критика сужает дверь, чтобы не все в неё могли пройти – с одной стороны, а с другой – она даёт понимание, как работать над своими ошибками.
Однажды я сфотографировал Лукашенко в полный рост и подарил ему этот снимок. Он сказал, мол, да, я вот такой! И начал искать какую-то оппозиционную газету, в которой напечатали его неудачный портрет. Я отказался от предложения быть его личным фотографом. Какой интерес снимать одного и того же человека всё время?
Моё самое яркое впечатление в жизни – это, пожалуй, встреча со старой женщиной в Полесской деревне. Она назвала себя бабкой Солохой. Я спросил, сколько ей лет, а она ответила: «Не помню. Помню только, что первого мужа убили в Первую Мировую, а второго – во Вторую». Мне кажется, в образе этой бабки Солохи – образ наших натерпевшихся стран: России, Белоруссии и Украины.