Собственно, почему мы смеемся? Это защитная реакция или цепочка химических реакций в мозге? Может быть, отдельная эстетическая категория? Одним из первых о юморе задумался Аристотель. На вопрос о том, почему мы смеемся, Аристотель строго отвечает: из-за ошибки или безобразия. Для него юмор и комическое — это нечто низменное. «Комедия — есть подражание худшим людям, однако не в смысле полной порочности, но поскольку смешное есть часть безобразного: смешное — это некоторая ошибка и безобразие, никому не причиняющее страдания и ни для кого не пагубное; так, чтобы не далеко ходить за примером, комическая маска есть нечто безобразное и искаженное, но без страдания». Проще говоря, смех — это реакция на что-то безобразное, не соответствующее нашим представлениям о мире. Эта реакция не приносит ни объекту насмешки, ни тем, кто над ним смеется, страданий. Ну, хоть без страданий, и на том спасибо. Хотя иной раз, ненароком натыкаясь на отечественные передачи юмористического характера, душа переполняется болью.
Следующий мыслитель — Цицерон. Он взял за основу Аристотелевскую мысль о безобразии, добавив еще один момент — несоответствие. Мы смеемся, когда происходит что-то не соответствующее нашим ожиданиям: например, когда не совпадают содержание и форма. Еще Цицерон отверг мысль Аристотеля о безболезненности смеха: он считает, что смех иногда имеет разрушительный характер.
Платон считает, что комическое, юмор — это явление негативное, поскольку часто смех искусственен и пуст. Но философ дает смеху шанс, он допускает комическое при наличии цели. Обсмеять политика или чиновника всегда было делом чести для всех мыслителей.
Смех, как снежный ком, обрастает философскими подробностями. Большинство мыслителей идут по проторенной дорожке: мы смеемся, когда есть несоответствие или безобразие. В Средние века смех в своем развитии делает небольшую остановку: медленно, но верно по всему миру распространяется христианство. И тут уже всем не до шуточек.
Средневековье смех отрицает. Если смеешься, то ты тем самым шлешь пламенные приветы дьяволу. А все по нескольким причинам. Первое — визуальный аспект. Не нравилось христианским мыслителям, как выглядит улыбка. Человеческая улыбка уподоблялась звериному оскалу, а значит, агрессии. А оттуда прямая дорога в лапы сатане. Второе — сила смеха. Уже тогда философы смекнули, что у смеха есть одна сильная сторона — он уничтожает объект насмешки. А уж смеяться над религией и, страшно подумать, над представителями церкви — это уже за пределами добра. А оттуда дорога… да-да, в лапы к сатане, дьяволу, в геенну огненную и прочие жаркие места. Дискуссии на тему смеха в средневековье можно прочитать у Умберто Эко в «Имя Розы». Там Хорхе из Бургоса, Вильгельм Баскервильский и Венанций Сальвемекский рассуждают, можно ли вообще смеяться. «Господь, наставляя на праведный путь, не нуждается в подобных нелепицах», — категорично заявляет Хорхе из Бургоса.
Со временем категоричные представители католической церкви становятся мягче. Культ религии сменяется культом науки, на философские вершины выходят новые представители. Но даже у них мысли совпадали, у гениев так часто бывает, вы знаете. Но были и те, кто отличился.
Например, Томас Гоббс считал, что смех — это осознание собственного превосходства, способ самоутвердиться. Плохое настроение, дела не идут, все валится из рук? Посмейся над окружающими — сразу полегчает.
Странно, что «великий пессимист» Артур Шопенгауэр не создал теорию «уныния» применительно к смеху. Он, как и Цицерон, считает, что смех — это реакция на несоответствие, несовместимость. Кроме того, он выделил наличие подтекста в юморе. Ну, наконец-то, хоть кто-то осмелился об этом заявить.
Самый любимый народом философ и психолог в плане юмора и остроумия — Зигмунд Фрейд. Даже здесь, в юморе, Фрейд вплел нити своих любимых либидо и прочих прелестей сексуального характера. Приготовьтесь к откровениям. Вы думали, что смеетесь потому, что происходящее вокруг обладает комическими свойствами? А вот и нет, это все — подавленное либидо, а со смехом вы «выпускаете» свою сексуальную энергию. А когда рассказываете анекдот — то завуалировано соблазняете собеседника. И вообще, в мире есть два вида острот. Первые «выпускают» сексуальность, вторые высмеивают вышестоящие органы власти, религию и закон. Но Фрейд благосклонен к юмору, он считает, что комическое обладает творческой составляющей, которая важнее всяких там либидо.
Иммануил Кант считает, что смех — это защитная реакция человека, «возникающая из неожиданного превращения напряженного ожидания в ничто». В это вписывается понятие юмора абсурда, вроде «Монти Пайтона», когда на сцене происходит нечто совершенно нелогичное, но зритель смеется. Тут вступает физиологическое объяснение смеха как защитной реакции на нечто необъяснимое. Мы сами часто говорим о «нервном смешке», который возникает в совершенно неуместные моменты как защитная реакция.
По мнению русских писателей, смех, тонкая ирония — это настоящее спасение от внешнего неидеального мира. Мы смеемся, потому что юмором можем уничтожить пороки. Николай Щедрин говорил, что юмор — это сильное оружие, поскольку он обличает пороки. Герцен писал, что смех — одно из самых мощных орудий разрушения. «От смеха падают идолы, падают венки и оклады, и чудотворная икона делается почернелой и дурно нарисованной картинкой», — считал Герцен. Для Маяковского острота — «оружия любимейшего род».
Современные исследователи комического систематизировали старые теории, синтезируя собственные. Патриция Кейт-Шпигель, Богдан Дземидок и многие другие будут интересны лишь гуманитариям, которые не на шутку обеспокоены вопросами комического. Но есть один исследователь, который «препарировал» юмор намного интереснее, чем все остальные. Это русский ученый Юрий Борев.
Здесь нет однозначного ответа, почему человек смеется. Согласно его работам, юмор, смех — это самая многогранная эстетическая категория, и причина смеха кроется не только в природе шутки, но и в том, кто ее прочитал. Он отметил, что важное качество — это наличие юмора и остроумия. Грубо говоря, это совокупность интеллекта, эрудиции и способности критически мыслить.
Исследование Борева уникально тем, что он рассмотрел вездесущую природу юмора и комического. Они есть во всем: музыка, живопись, театр, кино, литература. Кроме архитектуры. Но времена изменились, и с Боревым можно поспорить.
Чем удивителен смех? Да тем, что он обладает демократизмом (нет, ему не нужна нефть), он может свергать идолы, разрушать рамки. У юмора есть одна важная черта — он обладает созидательным характером. Смех стремится разрушить существующий несправедливый мир и создать новый. И мы смеемся не только потому, что это защитный механизм, реакция не несоответствие или еще что-то — это подсознательное желание изменить мир, стремление к идеалу.
