Русский
Эта история не об угнетенных геях и даже не нравственном разложении. Знакомые, с которыми я советовалась, начиная работать над этим материалом, говорили: «Напиши, как твоим московским фрикам тяжело живется. А что? Не Европа же». Другие пожимали плечами: «Ну есть они и есть, какое всем дело». Третьи негодовали: «Лучше запретить их тусовки».
Я ищу героев для статьи «Вконтакте», устало переходя с одной страницы на другую, и перелопачиваю тонну аккаунтов, каждый из которых потихоньку рушит мои представления. Изначальная задача — узнать, как живут андрогины, разбивается о профайлы трансвеститов и парней в пеньюарах, подстриженных под боб.
Проходит час поисков, и я делаю вывод, что мода на универсальную девочко-мальчиковую внешность (Андрей Пежич, Данила Поляков, Джефри Стар) накрыла фрик-тусовку с головой. Даже «Вконтакте» среди нее десятки лже-андрогинов, брутальных мужиков с бородами, одетых в нежные платья и застывшие с приоткрытым ртом. Кажется, что в какой-то момент древняя настолько, что почти уже родная эпоха кислотных париков, накладных грудей и блесток исчерпала себя, и теперь восхищение срывает тот, кто обладает нежной, природной двуполостью. Или, по крайне мере, эту «природность» качественно воссоздает при помощи макияжа. И мне хочется понять, так ли это на самом деле.
Наконец, я нахожу парня с идеально женской внешностью. Его зовут Дима, и он охотно соглашается участвовать в проекте. Мы уславливаемся, что проведем пятницу вместе, в его планы входит посетить главную фрик-вечеринку Москвы «C.L.U.M.B.A»
Квартира
Утром я с трудом нахожу нужный дом и поднимаюсь на 20-й этаж. Звоню в дверь, мне открывает новый знакомый. Обнимает как старую подругу и улыбается широченной улыбкой:
— Ты чего так долго?
— Дом искала. Странно, что вообще дошла. Ты куришь? Пойдем, покурим.
Пока мы идем на балкон, я разглядываю Диму. Он одет в женские лосины под крокодиловую кожу и жилетку на голое тело. У него большие добрые глаза и пухлые, совершенно женские, губы. В определенных ракурсах он похож на бородатую Киру Найтли. Мне стыдно, что я удивилась его низкому, бархатному голосу, начисто лишенному манерности. «А какой он должен был, блин, быть?» — мрачно думаю про себя. По пути он берет с кухонного стола бутылку «Heineken» и делает приличный глоток.
— Будешь?
— Да нет, спасибо. Слушай, а в чем ты поедешь на вечеринку?
— В этом. Я больше ничего и не взял. А что? — он растерянно наблюдает, как меняется мое лицо.
— Нет, ну… — пора готовиться задавать неудобные вопросы, — ничего. Просто мы в электричке поедем, даже и не знаю, как отреагирует тамошний контингент.
— Думаешь, слишком вызывающе? — он действительно озадачен.
Меня забавляет, что этот вопрос задает мужчина в женской одежде. И в то же время поражает, как каждодневное самовыражение стало для него нормой, обыденностью.
— Для меня не слишком, а вот для жителей Железнодорожного… Боюсь, не оценят.
— Да ладно, — отмахивается, — и похуже было.
— Наверное. А зачем это все?
— В смысле — все?
— Одежда, тусовки. Эпатаж.
Он комично отпячивает нижнюю губу и смотрит вверх. На редкость богатая мимика: каждое слово, даже, кажется, мысль, сопровождается внешним проявлением. Брови скачут вверх-вниз, выражение лица актерски меняется.
— Думаю, отправной точкой стала «Клумба». Я хожу туда уже пару лет и первые полгода жил ей. На полном серьезе. Целый месяц шил костюм, продумывал образ, каждую деталь, представлял, как будет эффектно. Тогда она не имела такого размаха, о ней не писали журналы и сайты, и каждый друг друга знал в лицо. По сути, сейчас тоже знают, но теперь многие могут прийти в чем попало. Раньше шла настоящая ярмарка тщеславия, все самоутверждались и соревновались, это как наркотик. Я на него подсел. С того момента мне нравится красиво одеваться и ярко выглядеть везде, вне зависимости от места.
Он говорит так, как будто сразу десять каналов берет у него интервью, театрально меняя интонации и тасуя деепричастные обороты. Поначалу кажется, что это признак смущения и закрытости, но после дня разговоров я убеждаюсь, что он действительно тот, кто всегда заменит слово «жопа» на «ягодицы».
— Ты гомосексуален?
— Да, абсолютно.
— Это как-то взаимосвязано с твоими интересами?
— Не думаю. Я, конечно, люблю Мадонну и Леди Гагу, но не потому, что их любят все геи.
— А мама знает про ориентацию?
— Недавно узнала. Я снялся для обложки BF, гей-журнала, и случайно забыл его на столе. Она наткнулась, была в шоке, конечно. Пыталась доказать мне, что я би и надо попробовать с девочками. Но как? Я еще в школе пробовал, не вышло ничего, ощущения противоестественные.
— У тебя бывают проблемы, когда ты выходишь в таком виде из дома?
— А ты скоро увидишь. Это настоящий аттракцион.
— !?
— Шучу. Вообще, бывает, что в метро, например, сидит напротив тип и пялится на меня. Я никак на это не реагирую. А если начинает оскорблять, то вывожу человека на разговор, благо, у меня это хорошо получается. Я разговариваю не так, как он ожидал услышать, то есть не как манерный пид..ас, и это сбивает его с волны агрессии.
— Тебя такие инциденты ранят?
— Да нет, конечно. Только изредка становится непонятно, что я плохого им сделал? Безобидный же человек.
Мы все еще стоим на балконе и наблюдаем, как сгущаются тучи. Дима смотрит на часы.
— Пора собираться.
В коридоре Дима поднимает с пола здоровенного плюшевого леопарда.
— Это что еще такое?
— Мое животное на вечер. Тема «клумбы» — диснеевские мультики.
До меня вдруг доходит, для чего на нем жилетка. Развратная версия Аладдина!
— Так ты Аладдин?
— Ага.
— А лосины к чему?
— Лосины я переодену. Здесь шаровары, тюбетейка, украшения там всякие, — показывает на пакет у моих ног.
— Так, может, шаровары сразу надеть? — во мне зарождается вялая надежда, что мы не огребем по пути.
— Мне кажется, это будет странно.
— То есть крокодиловые лосины — это не странно?
— Не настолько. Пойдем уже, опаздываем!
Вокзал
На Курском вокзале классически людно. Дима покупает мороженое, мы берем билеты и останавливаемся на платформе в ожидании электрички. Рядом бритоголовый парень в подтяжках внимательно наблюдает за тем, как мой новый знакомый ест эскимо.
— Кажется, я начинаю понимать, что ты имел ввиду под аттракционом, — бросаю с нервным смешком. Дима пожимает плечами и поправляет леопарда подмышкой: «Не обращай внимания». Хотя сам заметно нервничает, переминаясь с ноги на ногу.
Мимо проходят мужики с баклажками «Оболонь», оборачиваются и гогочут. До нас доносится: «Не гони, у него щетина. Пацан, отвечаю! На сотку спорю, пошли подойдем?»
Я вдруг понимаю, какой силой характера надо обладать, чтобы игнорировать быдло-выпады каждый день. Очевидно, Димин внешний вид уже не вызов обществу, а привычка. И никакого вдохновения от реакции в свой адрес он не получает.
Подъезжает электричка. Мы садимся друг напротив друга. Я узнаю, что Дима — преподаватель информатики, страдающий из-за своих увлечений. Он работал в обычной школе и завоевал любовь всех детей в классе, пока чей-то родитель не раскопал его страницу «Вконтакте» и не нажаловался директору. Пропаганда гомосексуализма, странные увлечения — дурной пример. Директора не смутило, что страница личная, да и создана под псевдонимом, и Диму уволили.
Мы едем полтора часа и болтаем обо всем подряд. Я достаю видеокамеру и начинаю снимать, как Дима расстегивает пуговицы на жилете. Соседка по сидению, армянка в юбке плиссе, закусывает губу, борясь с улыбкой. Дима целует пасть леопарда. Она смеется в голос, зажимая рот ладонью, глухо проговаривает «извините» и уносится в тамбур. Мужская часть вагона смотрит на нас с отвращением. Я не выдерживаю:
— Мне кажется, они думают, что я тоже мужик.
— Не исключено.
— Ну спасибо. А ты дружишь с натуралами?
— Конечно. Я не разделяю людей по ориентации.
Мы сходим со станции. Гастарбайтеры, глядя нам вслед, присвистывают. По выражениям их лиц ясно, что Диму приняли за девочку, и, кажется, в этой роли он гораздо эффектнее меня.
«Клумба»
В 23:30 мы возле «16 тонн». Пару сотен человек в костюмах стоят на улице.
— А там внутри, вообще, кто-нибудь есть?
— Пока вряд ли, перед началом все здесь. Уже почти традиция. Хотя и Агасфер на всех ругается по этому поводу, бесполезно.
Сергей Агасфер — отец-прародитель «Клумбы», устраивает вечеринки седьмой год. Каждый месяц он придумывает темы для маскарада и созывает на него людей.
— А мы куда? — огибаем здание клуба.
— К черному ходу, в гримерку. Агасфер иногда вписывает меня бесплатно, сегодня и тебя тоже вписал.
Мы проходим узкий коридор и попадаем в маленькую фиолетовую комнату. В ней человек десять и кумар: кто-то красится, разговаривает, перекрикивая музыку, доносящуюся с танцпола, кто-то смешивает коктейли и курит. Выпивка стоит возле зеркала, украшенного лампами. Агасфер, блондин лет тридцати в шелковом комбинезоне, громко кого-то отчитывает:
— Я не понимаю, почему он еще не на месте. Этот, бл.., подход мне совсем не нравится. Это не профессионально.
Он замечает, что я его фотографирую, и закрывает лицо рукой.
— Не снимай, я не готов еще. Строков! — они с Димой целуются в щеку, — ты Аладдин у нас сегодня?
Парень в далматиновом пальто пьет виски на диване. Рядом — пара типичных клубных промоутеров, в кедах и бейсболках кислотных цветов. У одного из них к вороту пришиты Микки и Мини Маус.
— Мамуль, сними-ка меня, — бросает промоутер, вальяжно разлегшись на диване. Хочется думать, что мамулей здесь называют всех. В простом летнем платье я сливаюсь со стенами, и для журналиста это, в принципе, неплохо. Вот только обстановка чересчур заразительна.
Со стороны танцпола в гримерку проходит Круэлла. Часть головы покрашена в черный, часть — в белый. Она поправляет широкий меховой ворот, обнажая грудь под прозрачным платьем, и наливает себе Мартини:
— Слушайте, там такой Адонис. Видели? Просто охренительный, целиком в синий покрашен.
— На танцполе тухляк? — Агасфер прикрепляет к лицу фалообразный нос Пиноккио.
— Народ подтягивается постепенно.
Дима надевает массивное кольцо и любуется им, вытянув руку. С другого конца подлетает парень, обвешанный цепями, и со смехом хватает его:
— Это мое кольцо!
— Э-гей, я не знаю чье оно было, но сегодня оно мое.
…
Я выхожу из гримерки и иду к бару. Возле стойки пьет «Маргариту» вылитый Джонни Депп. Он смотрит на меня, слегка покачиваясь, и предлагает:
— Может, вас угостить?
— Почему нет. Спасибо.
У нас завязывается пустой диалог о сегодняшней ночи. Джонни представляется Васей и говорит, что успел изрядно надраться за последние два часа. Вдруг я чувствую, что кто-то трогает меня сзади и оборачиваюсь.
— Девушка, а что вы делаете с моим молодым человеком?
Надо мной нависает двухметровый амбал в кожаной куртке. У него длинные волосы, трехдневная щетина и очень, очень суровый взгляд. Я начинаю заикаться.
— Нет, это… не то, что вы подумали. В смысле, мы тут просто разговариваем…
Амбал растягивает лицо в улыбке и похлопывает меня по плечу.
— Я пошутил. Общайтесь.
Это настолько странно, что я ухожу. По пути мне встречается Дима.
— Вот ты где! Пойдем на улицу, я познакомлю тебя со всеми.
Как только мы выходим, Диму облепляют знакомые. Каждому из них он говорит: «Это Алена, сегодня мы весь день снимаемся для проекта». Они целуют меня в щеки и просят сфотографировать. Практически каждый спрашивает:
— Поедешь потом в ЦС?
— Что такое ЦС?
— Центральная Станция, гей-клуб. Обычно после «клумбы» все едут туда. Правда, с пятницы на субботу девушкам и трансухам, соответственно, дорогой вход — около тысячи, но утром вход свободный.
Мы подходим к двум эффектным блондинкам на каблуках.
— Саша, — протягивает руку одна и снимает очки. По голосу я понимаю, что это накрашенный парень, а через секунду до меня доходит, что он невероятно похож на мою знакомую. Они даже разговаривают одинаково. Я не выдерживаю и пишу ей смс: «Я нашла твое альтер-эго».
— Андрей, — мы целуемся с еще одной «девушкой» с макияжем Минни Мауса. На нем юбка и высокие сапоги.
Я знакомлюсь с десятком накрашенных парней, но ни один из них не обладает нежными девичьими чертами. Они всего лишь молодые и стройные, и только свежесть выбритых лиц вместе с накладными ресницами сближают их образы с женскими. Они ведут себя дружелюбно и по-свойски, общаются друг с другом так же, как героини американских фильмов о подростках — «у тебя чулки поехали, сучка». В каждой компании звучат шутки про секс: «не насосала, а… хотя нет, насосала».
Они преувеличивают дурные женские черты, сплетничество и балаганность. Одежда как на подбор, «слишком»: россыпь страз, шпильки и декольте до пупка. Под утро мне начинает казаться, что здесь, на «клумбе», они превращаются в третий пол. Представить, что природа создала их мужчинами, невозможно, но и женщины из них получаются очень приблизительно. Я ни разу не услышала слово андрогин, зато на каждом шагу — фрик и трансуха. И это, похоже, целиком характеризует публику. Андрогины оказываются подиумным мифом, редкостью, имеющей мало общего с реальностью.
…
Ближе к утру я вместе со всеми танцую под Бенни Бенасси. Ни в одном клубе не замечала такой синхронности действий: со сцены бросают серпантин, движения сливаются воедино, пары перекидываются партнерами, срывая с себя шляпы, пиджаки, футболки.
Я иду за водой и сажусь у бара. Возле меня материализуется знакомый Депп. Еле живой, он кладет мне голову на плечо и закрывает глаза.
— Ты в порядке?
Он качает головой.
— Может, тебе лучше подвигаться?
Кивает.
Я беру его за руку и возвращаюсь на танцпол. Невероятно душно.
Играет медляк. Он обнимает меня обеими руками, как ребенок, прильнувший к маме, и практически засыпает на плече. Обернувшись, я вижу, как его двухметровый мужчина у стойки поднимает руку в знак приветствия. Он улыбается мне. Я пытаюсь освободиться от морока, тряхнув головой, но ничего не выходит. Некогда четкие границы ночи неизбежно расползаются.
Песня кончается. Депп отстраняет меня одной рукой:
— Я должен идти… этот человек дорог мне.
Поодаль целуются Чип и Дейл. Самое время уходить.
Такси
На часах пять утра. Выхватывая раскрасневшегося и пьяного Диму из толпы, я кричу, что мне пора. Мы обнимаемся на прощание. Пошатываясь, я бреду сквозь Русалочку с мужскими бицепсами, Дональд Дака с проколотым соском, Белоснежку в татуировках. У диснеевских персонажей стерся грим, они обвили друг друга руками и целуются под Ивана Дорна.
Найдя свое такси, сажусь на переднее сидение. Водитель спрашивает басом:
— Это вы оттуда? — кивает с круглыми глазами на «16 тонн»
— Да.
— А это что, гей клуб у них?
— Да не совсем, просто тематическая вечеринка.
— Понятно. Слава богу, что вы ко мне сели.
— А кто должен был сесть?
— Меня тут однажды послали в эти же края, забрать клиентов. Так вот подсаживаются ко мне два сладеньких. Ну точно сладенькие, по манерам видно, все в украшениях. Один всю дорогу молчал на заднем сидении, а второй, который рядом был, трещал без умолку. И он, значит, один раз меня за плечо хватанул. Я внимания не стал заострять, думаю, ну ладно, еще раз тронет, буду думать. А я бывший ВДВшник. Болтает, болтает — второй раз схватил. Я в руль вцепился, говорю: «Руками не трогай». Он извинился, съехал с темы. Едем молча, а ему, видать, не молчится. Он опять давай рассказывать и третий раз за плечо. Я останавливаю машину, где ехал, двери открываю и говорю: «Чтобы обоих не было через минуту». Они мне: «Мы будем жаловаться, вы нарушаете закон». А я им: «Выбирайте, целыми уйдете или покалеченными довезу». Жаловаться они будут. Я десять лет в конторе работаю, а меня из-за двух педиков каких-то попрут.
Пару минут я молчу, переваривая сомнительную историю.
— Слушайте, а если бы я оказалась мужиком, вы бы меня высадили?
— Ну если б вы меня не трогали, то нет.
Мы замолкаем.
Затормозив на повороте, таксист вдруг резко поворачивается в мою сторону:
— А ты что, мужик?!
