«Чужие» чужого Гигера

Ханс Рудольф Гигер (или просто Руди – так его называют чаще всего) — сюрреалист и эффектнейший представитель фантастического реализма — одним из первых предложил технику рисования аэрографом (то есть тривиальным пульверизатором – а попросту распылителем), которую в догигеровскую эпоху спецы в области живописи дружно полагали всего лишь приемом, но никак не искусством. А в 1989 году пошел еще дальше и попробовал для съезда международной группировки байкеров — «Ангелы Ада» — создать серию постеров одними только маркерами. Но, когда рисунки напечатали, он увидел, что они очень блеклые, и бросился добавлять цвет прямо во время сборища любимым краскопультом. И именно при помощи этой технологии он и создал своих Бессмертных Чужих. Да так лихо, что сегодня два этих понятия – Гигер и Чужие – намертво спаяны. Мы говорим Гигер, подразумеваем Чужие, мы говорим Чужие, подразумеваем Гигер.

Но первым рассмотрел и проникся механизированными фантасмагориями Гигера автор культового постмодернистского «Бегущего по лезвию» — Ридли Скотт. А спустя год после выхода стартовой части франшизы — в 1980-ом — за концепт-арты ксеноморфов художник получит премию «Оскар» в номинации «Лучшие визуальные эффекты». Ридли Скотт вторично применит идеи Гигера в недавнем «Прометее».

А чилиец Алехандро Ходоровски – автор комиксов, композитор, психотерапевт и до кучи режиссер незаконченной экранизации «Дюны» — быстро разберется – перед ним гений. Что и констатирует сразу же, хотя и с оговоркой: «Ты, может быть, и гений, но мы не можем платить тебе, как гению». Впрочем, по замыслу эпатажного Ходоровски в его «Дюне» должны были сниматься и другие не менее значимые люди — Орсон Уэллс (создатель «фильма на все времена» «Гражданин Кейн») и одиозно-эксцентричный провокатор Сальвадор Дали.

Но после работы со Скоттом скудная оценка его талантов в денежном эквиваленте Гигера уже не оттолкнет – напротив, он примет решение «и в дальнейшем соприкасаться только с теми профессионалами и на тех проектах, которыми сможет восхищаться». И трех последующих «Чужих» отточит в связке с мастерами, которые в представлении тоже не нуждаются — Кэмероном, Финчером и Жаном-Пьером Жёне. Позднее оформит обложки дисков для целого ряда музыкантов и даже выполнит стойку микрофона для вокалиста группы Korn Джонатана Дэвиса. А практически параллельно начнет развиваться и «чужеродная мегагалактика» игровой индустрии, которая востребует ксеноморфов Гигера в полном объеме.

В швейцарском Грюйере 16 лет назад впервые распахнет двери «пещера» Гигера – его музей – пожалуй, самый необычный в мире. Расположен в шато Сен-Жермен, которое Гигер изначально приобрел в качестве собственного жилого дома в 1998-ом.

Отчасти экспозицией можно считать и «Гигер-бары» — в Грюйере и Куре, интерьеры которых выполнены в стилистике летательных аппаратов все того же Чужого. Всеми работами руководил сам художник. Так что все аутентично.

Ныне директор «Музея Гигера» — его вторая супруга — Кармен Мария Шейфель Гигер. Первой же спутницей была Миа – очаровательная, взбалмошная. На волне успеха первого «Чужого» и, когда слегка улеглась суматоха вокруг вручения Гигеру «Оскара», они официально обменялись обручальными кольцами. Своё Гигер благополучно утопил в день бракосочетания в Цюрихском озере. Расстроился ужасно. Все решили — дурной знак. Так и вышло. Первоначально пылали они страстно. Но это не помешало всего через полгода их «вечной сказке» завершиться. Но Гигер успеет под воздействием любовных чар Мии создать серию под названием «Эротомания».

А его последним пристанищем станет Цюрих, где он и найдет свою роковую лестницу, что так «кошмарила» его в детстве и трагически оборвала нить его жизни.

Рассказывают, как-то раз, Гигер признался, что, когда он был маленьким, по ночам ему снились катакомбы. Они просто преследовали его и превратились в одно из самых жутких его наваждений. Он видел шахты, словно покрытые тьмой и освещенные только потусторонним лимонным светом. В эту тьму почти отвесно уходили жесткие ребра ступеней. Они будто рушились в бездну. А вместе с ними рушился и он. На стенах не было поручней. И он, срывая ногти, впивался в неподатливый камень пальцами, пытаясь остановить падение. Камень порос мхом. Мох скользил.

Одно время мальчик даже боялся засыпать. Как только закрывал глаза, продолжал путь все по той же лестнице, ведущей вниз, — шел и шел, перенося ватные ноги с одной шаткой доски на другую. Этот путь его и манил, и пугал. Но как только Гигер рискнул выплеснуть свои сны на бумагу, «окно в его личный хоррор захлопнулось».

Гигер заболел темнотой рано. Он словно подсознательно искал, чем бы испугаться. Ребенком играл исключительно под столом в комнате без окон. Регулярно перечитывал триллеры — «Восковые фигуры» и «Призрак Оперы». До дрожи в коленках обожал Ктулху и слышал его зов, как и голоса всех остальных монструозных «тварей из бездны» Лавкрафта. Болезненно увлекался оружием (он стрелял – в него стреляли), поездами и силовыми кабелями.

Его завораживали насекомые – в частности неумолимые в своей точильной запрограммированности термиты и человекоподобные богомолы (которые, к слову, до желудочных спазмов когда-то пугали и впечатлительного Дали). Тревожили цирковые акробаты на трапеции и канатоходцы. И, очевидно, пытаясь сублимировать свои страхи, Гигер еще школяром создал свою первую «комнату ужаса» с восковыми фигурами и вагонетками, что плыли, покачиваясь под светом мерцавших ламп, которые сон собственноручно и раскрасил в разные цвета. Хотел соорудить и личную гильотину… в натуральную величину. И даже набросал чертежи, по которым местный плотник выточил детали, не ведая о том, что он делает. Когда эту «правнучку» доктора Гильотена уже в почти собранном виде увидел отец, то решил, что его сын умом повредился. Но вскоре «головосносительная» идея Хансу надоела. Хотя львиную долю странностей юного возраста он так и не изжил до конца своих дней.

Носил одежду только черного цвета. Свою тягу к изображению потоков крови объяснял ужасом от окровавленной головы Христа, которую ему часто приходилось наблюдать на иконах еще в католическом детском саду. А одно из самых сильных потрясений испытал, когда его приятель показал ему книгу, где была размещена серия фотографий, сделанных в 1904 году в процессе пытки, к которой был приговорен убийца китайского императора. Преступника посадили на кол и мимо него тянулись нескончаемой вереницей подданные Поднебесной и каждый отрезал от него по кусочку. Фотографии фиксировали все этапы муки – подробно, дотошно, детально. И этот буквальный документализм «раскололи сознание» Гигера. Но, быть может, именно все эти болезненные – если не сказать патологические – аспекты взросления и подарили миру такого Гигера, какого сегодня мы знаем.

И, вероятно, неслучайно еще мальчишкой его привлекали древнеегипетские мумии без рук и ног (он увидел их впервые в Музее естествознания своего родного Кура), и тайная жизнь пиявок, которых он развозил на велосипеде по адресам заказчиков отцовской аптеки. Они лежали в банках. И сначала очень активно свивались в клубки, а к моменту доставки выглядели «уже не жильцами». Маленький Ханс ненавидел их и одновременно жалел. Но больше испытывал отвращение. Оно возникло у него после одного случая. Однажды они с друзьями отправились к реке. Стояла уже ночь. Решили искупаться. Потом все раздумали. И только Гигер в одиночестве полез в воду. Лег на спину и поплыл, «чувствуя нежные прикосновения водорослей к спине и икрам». И только при свете дня понял, что это были не водоросли, а донные черви. Отныне они ему мерещились повсюду.

Позже он соберет коллекцию резинок от подтяжек, которые ассоциировались у него с червями, пиявками, трансформаторными кабелями и гибкими телами цирковых эквилибристов. Вот так у него все и соединится в моделях биомеханоидов, в которых не известно, чего больше — технологии, органики, механики или искусства. Впрочем, еще сюрреалисты первой волны напророчили «неожиданную встречу швейной машинки и зонтика на столе патологоанатома». Биомеханоиды Гигера – это такая визуализация его личных страхов. Он боялся научных экспериментов. Боялся клонирования, вмешательства в генетику, технологичных имплантатов. Но больше всего, что его болезненные фантасмагории могут оказаться пророческими в грядущей реальности человечества. Хотя, благодаря именно Гигеру, язык искусствоведов пополнился термином «биомеханическое искусство».

В общем, Гигер был личностью не без странностей. Как и его творения. И те, кто его плохо знал, находили «нехорошим» художником и даже «мастером зла». И словно, подогревая это мнение, он частенько селился в домах с дурной репутацией и мистическими историями. Коллекционировал предметы сатанинских ритуалов. На самом деле, был добряком, большим любителем розыгрышей — правда, не всегда безобидных – но те, кто брал на себя труд понять этого неоднозначного человека, очаровывались им уже навсегда. А кино-арт-дизайнеры настолько были ошарашены фантазиями Гигера, что наглейшим образом растаскали на цитаты и аллюзии его образные новации еще при жизни самого новатора.

Когда вот так суммируешь все «заскоки» Гигера, может возникнуть ощущение, что Ханс Руди не дополучил в ранние годы своей жизни родительской любви и ласки в должном объеме, а потому обзавелся кучей комплексов.

На самом деле, это заблуждение. Его матушка «была нежнейшей, добрейшей, прекраснейшей женщиной». И Хансу все его друзья завидовали, поскольку она не только ни разу не подняла на сына руку, но даже голос. Слыла отменной хозяйкой и отличалась практичностью. Имя ему придумала, пока муж служил в армии, а она корчилась от родовых схваток. И вот тогда, согласно семейному преданию, перед ее глазами промелькнула черная табличка с золотыми буквами, что висела над фамильной аптекой Гигеров. Так и появился Ханс Руди. Имя отца его – Ханс Ричард. Инициалы одинаковые. Уже став взрослым Ханс спросит: «Как проходили роды?» Мама ответит: «Затянулись…» и Гигера напишет «Проход I», где главное действующее лицо – скрепка для бумаг. «А может и половинка щипцов, которыми вытаскивают ребенка из материнского чрева, — уточнит однажды и тут же добавит, — В общем, ужас!»

Родился Ханс Рудольф Гигер 5 февраля 1940-го. В городе Кур, швейцарского юго-восточного кантона Граубюнден (в некоторых источниках – Гризон). Стеснялся коротких штанишек, которые по малолетству был вынужден носить. И пребывал в полной уверенности, что «в них у него жирные ноги». Рано стал обращать внимание на девочек. Мог смотреть на них часами. И еще в детском саду получил кличку «сердцеед». А в целом, как сам Гигер запишет в своих воспоминаниях, «у меня было восхитительное детство». Родители не мешали его играм. Правда, «некоторое неудобство» причиняли маленькому Хансу служанки «с их непроходимой глупостью, приверженностью к дисциплине и маниакальным стремлением к чистоте».

Его первым художественным опытом можно считать рисунки из цикла «Atomkinder» («Атомные дети»), что появились в 1959-ом на страницах школьной газеты. Быстро выпорхнули за пределы стен его альма-матер и стали тиражироваться подпольными изданиях «Clou» и «Hotcha». Спустя 10 лет Ханс займется плакатами и удостоится персональных выставок. Но всю тяжесть славы ощутит в 1977–ом. В свет выйдет его третья книга «Некрономикон».

Считается, что одноименный первоисточник был придуман Говардом Филлипсом Лавкрафтом. Причем придуман так убедительно, что многие верят в существование как самого труда, так и автора этого фолианта — Абдул Аль-Хазреди – вкупе с его историческим прототипом, и часто ссылаются на них в литературных исследованиях, которые соприкасаются с мифами о Ктулху. «Некрономикон» Гигера – это такой глубокий реверанс в сторону Лавкрафта. И именно этот сборник постеров и попался на глаза Ридли Скотту. Скотт восхитился и с ходу предложил Гигеру стать разработчиком концепции кино-Существа. Вскоре уже и весь художественный дизайн лег на плечи Гигера. И им был создан образ ксеноморфа. Чье название берет начало от латинского – «Xenomоrph» и древнегреческого ξένος — «чужой» и μορφή — «форма». Короче — «чужеродная форма жизни». И этот инопланетный вид, порожденный причудливой фантазией Гигера, вот уже 35 лет шествует по планете Земля, по-прежнему истекая кислотой и откладывая яйца.

Отец находил творческие потуги сына как минимум неприличными. Однажды, стоя у его работы на одной из выставок, в сердцах бросил: «Я и по сей день поражаюсь, как мне удалось дать жизнь этому, с позволения сказать, художнику. Не иначе дело в его матери!» А сам Гигер объяснит концепцию своих постеров так: «Это наши фотоснимки — за 8 месяцев до рождения. Влагалищные пейзажи. Внутриматочные открытки. И дальше — в глубины ядра человеческой клетки. Хотите взглянуть на свой генетический код? Готовы увидеть, как гены вырабатывают белок, клонируя собственные ткани? Просто переверните страницу. <…> Наши города похожи на гигантские муравейники, населенные колониями насекомых, безликих и уродливых. И это — мы». Как напишет Тимоти Лири: «Гигер помогает человеку без страха встретиться с насекомым в самом себе».

К слову, отец зря открещивался от иллюзорных творений сына. Триггером его новаций невольно послужил он сам. Доктор Ханс Ричард Гигер держал аптеку и надеялся, что его умненький, все схватывающий налету сын станет врачом. И на одном из симпозиумов приобрел анатомический экспонат – череп — и привез своему мальчику.

Когда уже много позже Гигера спросят: «Правда ли, что основой для головы Чужого послужил человеческий череп?», он (со свойственной ему жаждой наводить тень на плетень) ответит, — «Правда-правда. Только не спрашивайте, откуда я его взял…». Так что не факт, что история с черепом — реальность, а не очередной миф, что во множестве давно курсируют вокруг Гигер, которой ушел так же странно, как и жил. Оставив человечеству загадочные нарезки плоти на шампурах жесткой механики, опутанные гибкими шлангами кишок, приправленные ароматным соусом из болезненной органики и эротизма. Но в них почти на уровне физики ощущается ток времени и мысли. А сами «блюда» от шеф-повара Гигера приводят в трепет и будят любопытство.

Автор: Наталья Попова