Русский
В одном мгновенье видеть Вечность,
Огромный мир — в зерне песка,
В единой горсти — бесконечность,
И небо — в чашечке цветка.
Уильям Блейк
Браун приехал на французский юг сравнительно недавно — всего несколько лет назад. Однако у местных жителей уже успел себя зарекомендовать как одиночка и пустынник. И действительно, Роган особенно не любит покидать своего жилища. А если куда и выходит, так это купить нехитрый провиант: пару батонов хлеба, свежего мяса, фруктов, овощей и вкуснейшего сыра, который здесь продается в достатке. С соседями британец практически не общается. Проходя мимо, лишь кинет черствое «здрасьте» и посетует на погоду, если она сильно плохая. Застолья в его доме — явление нечастое. Гости сюда заезжают лишь по большим праздникам, да и то не каждый год. Впрочем, Браун абсолютно не ощущает себя покинутым, а тем более одиноким. Он обожает слушать тишину. Его музыкальные от природы уши безошибочно улавливают, как ветер гуляет по веткам деревьев, как сухие сучки потрескивают от чьих-то быстрых шагов, как где-то далеко разными переливами щебечут птицы. Часто, положив дрова в камин и раздув огонь, художник садится в плюшевое кресло с высокой спинкой и наблюдает за ярким пламенем. Языки огненной стихии танцуют в своем собственном ритме. Они то замедляют свой бесконечный бег, то, наоборот, ускоряют его, словно желая помериться силами друг с другом.
В такие минуты мастер размышляет о деталях своего очередного шедевра. В мире искусства имя Рогана Брауна в первую очередь ассоциируется с тончайшими по красоте и выделке произведениями, выполненными из не менее хрупкого материала — бумаги. Разные по объему работы испещрены мельчайшими черточками, кружочками, всевозможными кривыми и косыми линиями. Плоды фантазии Брауна настолько реалистичны, что выглядят крутящимися без остановки пропеллерами, комочками мягкого меха, случайно размазанной по столу пеной от сладкого кофе.
На самом деле Роган пытается изобразить микромир нашей огромной природы. Его причудливые папирусные сокровища — это не что иное, как многочисленные микробы, кокки, патогены, ископаемые. Своих героев художник находит в иллюстрациях к научным трактатам и многотомным учебникам. Благо таких трудов в особняке предостаточно. Солидное книжное наследство досталось Брауну от бывшего владельца, который, уезжая, не посчитал нужным взять фолианты с собой. Однако британец и не настаивал. Он понимал, какой клад содержит библиотека и как она способна помочь в продвижении его деликатного бумажного арта.
Как любой профессиональный художник, Роган сначала делает макет и только потом приступает к созданию своего творения. Данный процесс подобен жизни самого Брауна — такой же медленный и неспешный. Может занять четыре-пять дней, а может растянуться на пару-тройку месяцев.
Инструменты художника — это лазер и обыкновенные ножницы, а еще лупа, без которой невозможно вырезать самые мелкие модули. Впрочем, готовые реплики Брауна сильно отличаются от биологических и зоологических оригиналов. Дело в том, что частенько во время работы британец добавляет к своим вещицам непривычные детали. Так бактерии и бациллы получают новые щупальца. Их тела становятся объемнее и приобретают новую форму. Но Брауна нисколько не смущает сей вопиющий факт.
Он все списывает на полет фантазии и разыгравшееся воображение. В своем тонком деле художник доверяет больше внутреннему голосу и интуиции, нежели мнению и знаниям ученых. Он считает, что природа настолько богата и разнообразна, что невозможно классифицировать все виды, сухо структурировав их. Ведь на любое правило всегда найдется исключение.
Выполняя резку, мастер ассоциирует каждую процедуру с законами бытия, написанными тысячелетия назад, — рост, распад и снова рост. Бумага при этом — символ нашего мира, такая же прочная и одновременно мягкая, легкоранимая.
Помимо научных трудов, вдохновением для художника служит настоящая, подлинная природа: тычинки и пестики полевых цветов, прочные ветки кораллов всяческих цветов и оттенков, плоды деревьев. Как-то раз Роган обратил внимание на каштан. Рыжий, с темно-коричневыми прожилками, он одиноко валялся на улице. Мастер взял его в руки и стал разглядывать. Гладкий на ощупь, своей твердой кожей он отражал дневной свет. Браун припомнил, что издавна в Провансе этот плод не только жарили на углях и в печи, но также изготовляли из него муку. Британец попытался разломить каштан на две части. Но тот оказался твердым, скользким и упругим. Пришлось идти домой за ножом. Когда острое лезвие глубоко вонзилось в корпус ореха, раздался характерный хруст. Перед Роганом предстала кремово-белая мякоть каштана. Волнистая и рельефная, она источала необыкновенную свежесть и терпкий аромат. В тот же день Браун принялся формировать свой персональный каштан.
Лазер и ножницы выводили витиеватые границы, ломаные направления, изогнутые силуэты. Реальный мир постепенно превращался в сюрреалистическую скульптуру — легкую и изящную. Изысканность в ней сочеталась с элегантностью, утонченностью и даже неким аристократизмом. От работы веяло позитивом, бодростью и какой-то умиротворенностью. Она была непосредственной и непринужденной. В этом, если разобраться, и есть вся суть творчества Рогана Брауна — отшельника, сумевшего поставить между природой и воображением знак равенства.
