Спустя девятнадцать дней после подписания Беловежского соглашения и фактического распада СССР — 27 декабря 1991 года — был принят Закон Российской Федерации о средствах массовой информации. Первая статья этого закона провозглашала вот что: «в Российской Федерации поиск <…> и распространение массовой информации, а также учреждение средств массовой информации, владение, пользование и распоряжение ими <…> не подлежат ограничениям». Итак, новоиспечённое государство реформируется, и цензура отменяется едва ли не в первую очередь. Ликвидируется монополия государства на средства массовой информации. Как следствие, появляются первые коммерческие СМИ.
В их числе и радиостанции. Потоки нового и неизведанного льются через приёмники в уши то ли воодушевлённых, то ли растерянных, то ли страшно напуганных бывших граждан Союза. Из приёмников теперь свободно ревут голоса андеграундных лидеров — раздрай, восторженность и беспокойство звучат в каждой переданной ноте. И что-то есть в этом информационном вареве, в хаосе западно-поп-музыкального и советско-подпольного конфетти, на сломе эпох, а слому эпох обязательно полагается порождать таланты и диковинки. В эфире коммерческой станции «Радио-101» появилась жемчужина.
Эта радиопередача выходила по ночам. В назначенное время слушатели настраивали свой приёмник на волну «Радио-101» и слышали предупреждение вместо слов приветствия. Предупреждение произносилось голосом, который мог бы принадлежать какому-нибудь трансильванскому вампиру из старого кино — низким, манерным, с аристократической ленцой: «Не надо упрямиться. Иначе мы будем вас немножко беспокоить».
Он представлялся слушателям как граф Хортица. Передача называлась – «Трансильвания беспокоит». Почему беспокоит? Потому что передача представляла собой настоящий лабиринт, и слушателю приходилось быть внимательным. Слова и реплики графа были здесь едва ли не важнее, чем «фонтаны нежно-язвительных мелодий», чем музыка для радио, и это парадоксально. Граф Хортица был одновременно эрудитом и поэтом – из своих литературных и музыкальных познаний он складывал готическую поэму в прозе, длившуюся весь часовой эфир. Слушатель вовлекался, упрямиться было бесполезно.
Почему Трансильвания? Потому что графа Хортицу привёл на «Радио-101» Борис Симонов, владелец музыкального магазина «Трансильвания», было такое культовое местечко в Москве на Тверской, 25. Или потому что в эфире граф принимал облик вампира, вставал в отрешённую, человеконенавистническую позу, как у Кристофера Ли в фильмах о Дракуле? А может быть, Трансильвания оказалась в названии, потому что такой в то время была наша страна — непредсказуемая, с налётом гротескной готики, населённая самими диковинными персонажами? И граф Хортица с его маленькой передачей были её частью…
Время было всеядным. Люди с восторженной жадностью набрасывались на тонны ещё недавно недосягаемых музык, ориентируясь на уже покрытые славой имена. И в результате зачастую брали по верхам, не доходя до вещей по-настоящему ценных и тонких.
А тем временем в ночные часы «Трансильвания» беспокоила и воспитывала вкус. Для эфира граф брал небольшие вещи — музыку тех, кто пребывал в тени раскрученных кумиров. Или музыку тех, кто когда-то был популярен, но оказался забыт. Или музыку тех, кто по природе своей обречён быть широко известным в очень узких кругах. Или малоизвестную и необычную музыку звёзд музыкальной сцены. Он был архивариусом, копающимся в ненужном прошлом. Он был меломаном-мизантропом. Он был принципиально антимоден.
Знакомы ли вы с эстрадой бывших союзных республик и эстрадой наших послевоенных коммунистических соседей — с прибалтийской, узбекской, чешской, сербской? Джордже Марьянович, Чеслав Немен, Радмила Караклаич, Батыр Закиров — знакомы ли вам эти имена? Кто такой Высоцкий, объяснять никому не надо, а долетали ли до вашего уха наглые, разбитные и живые песни Аркадия Северного, Кости Беляева, Игоря Эренбурга? Может быть, хотя бы «Бельчикин сандал» или «Я иду через тундру»?
А о музыкальных экспериментах Антона ЛаВея, основателя Церкви Сатаны, и Чарльза Мэнсона, мизантропа, не нуждающегося в представлении, вы что-нибудь слышали? А о немецком диско семидесятых? А о софт-роке семидесятых? А о биг-бите? Если нет, то отправляйтесь в самое начало этой статьи, там прикреплена аудиозапись с одним из выпусков Трансильвании, — и включайте. Представив, что ваш компьютер — это радиоприёмник «Грюндик».
«Радио-101» специализировалось на отечественной и зарубежной рок-музыке. Рок-музыка — это обязательно музыка протеста, таково, кажется, распространённое мнение? Но протест перестаёт быть протестом, когда становится модой и совпадает со вкусами масс. Граф Хортица спорил с безвкусием времени, и потому в эпоху демократизации обращался к ностальгии по ушедшей алой эпохе.
«Мой личный опыт, — говорит граф, — обязывает заявить: главное завоевание советского человека — свобода воображения. Слишком доступные вещи не облагораживают потребителя, превращая гражданина в халдея-полиглота».
С таким подходом и радиопередаче самого графа суждено было стать теневой, культовой только в очень узких кругах и необычной для обывательского уха. Впрочем, сам граф, пожалуй, мог этому только порадоваться.
По-настоящему его звали — Гарик Осипов. Выходец из Запорожья, он родился в начале шестидесятых. Кстати, именно в Запорожье на Днепре находится такой маленький остров — Хортица. Гарик был черноволос и очень высок. До Москвы, до радио, до литературно-музыкального подполья он чем только не занимался — фарцевал (барыжничал, конечно, музыкальными пластинками), бренчал в запорожских ресторанах под урчание чужих желудков… И собирал свою музыкально-литературную коллекцию. Сохраняя всё в своей голове.
Сейчас Гарик уже не работает на радио. Но выступает с камерными концертами, иногда в одиночку, иногда с сыном; поёт своё и чужое. Ещё переводит, рисует и пишет книги. Иногда даёт интервью для тех, кто когда-то по ночам жадно ловил его волну.
Когда начиналась Трансильвания, мне было совсем мало лет. Я не слушала её в девяностых, я слушаю её сейчас, в десятых, когда мне чуть-чуть за двадцать. Не по радио, но в Сети. И сейчас, даже вне контекста времени, она беспокоит. Актуальность времени снята, но под пеплом остается подспудный жар.
